Теперь надо во что бы то ни стало добиться одного: закрыть глаза, которые раскрылись наполовину. (с)
О культурном отдыхе.
Первый раз в жизни посетила музей политической истории. Произвел неоднозначное впечатление. Экспозиция начинается со времен кровавого воскресенья и вызывает ощущение, будто каждый документ на самом деле пропитан кровью. Оно не проходит, пока не доходишь, наверное, до Ленина. Везде эти тщетные ожидания, сомнительные надежды, форма с дырой от пули. Это вот "если я умру, то..." Безысходностью все так и пропитано. Потом - из огня да в полымя, много лозунгов, плакатов, видимость начала счастливой жизни. Но настолько преувеличено все, гипертрофировано, что не вызывает доверия, хотя мерзенькое чувство потихоньку испаряется само по себе. А потом снова - период репрессий, красивые запрещенные высказывания, среди них даже сочинение шестиклассника о том, что вместо каникул он лучше бы ходил в школу, потому что за хлебом слишком большие очереди. Мы шутим о том, что "такой маленький, а уже репрессирован". Ебу и плачу, как говорится. Впрочем, за это я и люблю данный период истории. Не то чтобы очень сильно, но люблю, и за атмосферу ставлю музею плюсик. Но ставлю минусик за установленные в углу телефоны, по которым рассказываются анекдоты про чукч. Совсем не к месту, хоть мы и словили лулзы от сего факта. Такэ вот дела.
Первый раз в жизни посетила музей политической истории. Произвел неоднозначное впечатление. Экспозиция начинается со времен кровавого воскресенья и вызывает ощущение, будто каждый документ на самом деле пропитан кровью. Оно не проходит, пока не доходишь, наверное, до Ленина. Везде эти тщетные ожидания, сомнительные надежды, форма с дырой от пули. Это вот "если я умру, то..." Безысходностью все так и пропитано. Потом - из огня да в полымя, много лозунгов, плакатов, видимость начала счастливой жизни. Но настолько преувеличено все, гипертрофировано, что не вызывает доверия, хотя мерзенькое чувство потихоньку испаряется само по себе. А потом снова - период репрессий, красивые запрещенные высказывания, среди них даже сочинение шестиклассника о том, что вместо каникул он лучше бы ходил в школу, потому что за хлебом слишком большие очереди. Мы шутим о том, что "такой маленький, а уже репрессирован". Ебу и плачу, как говорится. Впрочем, за это я и люблю данный период истории. Не то чтобы очень сильно, но люблю, и за атмосферу ставлю музею плюсик. Но ставлю минусик за установленные в углу телефоны, по которым рассказываются анекдоты про чукч. Совсем не к месту, хоть мы и словили лулзы от сего факта. Такэ вот дела.